Своя душа потемки, или почему человек боится человека?

— Взаправду вы говорите? Ну теперь, после такого вашего признания, я верую, что вы искренни и сердцем добры. Если не дойдете до счастия, то всегда помните, что вы на хорошей дороге, и постарайтесь с нее не сходить. Главное, убегайте лжи, всякой лжи, лжи самой себе в особенности. Наблюдайте свою ложь и вглядывайтесь в нее каждый час, каждую минуту. Брезгливости убегайте тоже и к другим, и к себе: то, что вам кажется внутри себя скверным, уже одним тем, что вы это заметили в себе, очищается. Страха тоже убегайте, хотя страх есть лишь последствие всякой лжи…

Ф.М. Достоевский. «Братья Карамазовы»

В годы моего обучения на старших курсах были у нас практические занятия по психиатрии. Мы были жутко подкованные теорией и изголодавшиеся по «живым» случаям студенты, и потому искренне обрадовались тому, что будет у нас преподаватель-психиатр. Самый настоящий, из самой настоящей (и единственной в городе) психиатрической клиники.

Самый настоящий психиатр ко всему прочему был мужчина, что и обеспечило почти стопроцентную посещаемость его занятий: в ту пору и в том институте на нашей специальности из курса в сорок пять человек было всего пять мальчиков. Из всего преподавательского состава мужчинами были только физрук, философ и политолог.

Новый преподаватель-психиатр вызывал искренний интерес и каким-то образом заставлял трепетать всю нашу аудиторию, которая слушала его, затаив дыхание.

В чем было дело: в необычной ли наружности, повороте головы, непередаваемой слегка заметной картавости или в обилии примеров из практики — непонятно. Лекции продолжались недолго, мы разобрали основные понятия психиатрии, виды отклонений, и начался «инструктаж по технике безопасности» и правильному поведению в стенах клиники.

Нам предстояла серия занятий непосредственно в лечебном учреждении с присутствием пациентов.

Мы приходили в клинику, занимали места «в зрительном зале» (точнее тут не сказать), а потом санитары приводили пациентов.

Впечатления остались самые разные. Представляю ниже свои воспоминания о времени пребывания в клинике. Вот какие нам были «показаны» пациенты:

1. Женщина лет 35–40, которая составляла удивительные кроссворды, четко прорисованные и раскрашенные, рисовала загадочные картины про инопланетян (в иной ситуации полотна могли бы быть работами великого мастера), пела, танцевала, вела себя, в общем-то, жизнерадостно и выглядела счастливой. Одно «но» — она путалась в датах различных событий, не помнила свой возраст и дату рождения. Говорила о разных знаменитостях, встречи с которыми случились у нее лет сто или двести назад: как солировала вместе с Аллой Пугачевой на концерте в Кремле, как Филипп Киркоров в гримерке шутил с ней шутки — и тому подобные истории. Несколько раз врач спрашивал, сколько ей лет — каждый раз она называла другой возраст.
2. Молодой парень, 26 лет. Диагноз — «белая горячка». Мы сидели в кругу, женщина на одной стороне круга, он на другой. Несколько студенток, я в том числе, попросили его нарисовать несуществующее животное (есть такой тест в психологии). Во время рисования он шепотом рассказывал нам про условия содержания в клинике, решетки на окнах, палаты, запирающиеся на ключ, про амбалов-санитаров, про душ/ванну раз в неделю. Шепотом, и украдкой поглядывал на нашего преподавателя, который, в свою очередь, периодически бросал в нашу сторону пристальные взгляды.
3. Накачанный транквилизаторами громила. Все, что о нем помню, — это его внушительные размеры и то, как он сидел на стуле и раскачивался взад и вперед, не говоря ни слова. Глаза мутные, взгляд в никуда. Всем было страшно.
4. Мужчина с невероятно острым умом, быстрой речью, пронзающим насквозь взглядом. Он делал выводы и суждения о нас быстрее, чем мы могли глазом моргнуть. В тот раз мы сидели «овалом», он располагался прямо напротив меня. Говорил быстро, отрывисто, вполне четко, потом вдруг резко встал и неожиданно оказался сидящим на стуле рядом со мной (стул почему-то был свободен). Я поняла, что значит выражение «обомлеть от страха». Сердце бешено колотилось, в горле пересохло, глаза одногруппников пульсировали страхом и почти ужасом, я ясно это видела. Что он мне тогда говорил, я не помню.

Основным чувством, которое мы все испытывали на этих встречах, был страх. МЫ БОЯЛИСЬ. Хотя это они сидели взаперти в палатах с решетками на окнах. А мы могли свободно уйти в любой момент.

Они были перед нами как диковинные звери в зоопарке, как какие-то экспонаты. И санитары стояли тут же наготове. Но не было ни одного человека из нашей группы, который бы не боялся.

Это был почти гипнотический ужас.

Откуда? От неизвестности. Потому что неизвестно, чего ждать от такого — ДРУГОГО — человека. НЕ-обычного.

Ни один из нас в то время не подумал, каково им. Почему они стали такими. Зачем они такими стали. Что за мысли в их головах, в каких мирах они живут.

Этот животный страх за свою собственную шкуру заглушил все остальные возможные варианты наших реакций.

Может, поэтому мы неискренни? Боимся за свою целостность? Недостаточно уверены в том, что, погрузившись, не растворимся в этом ДРУГОМ мире, потеряемся? А вдруг сами сойдем с ума?

Оголилось, обнажилось до мяса.

В потоке будничных мыслей этот страх не так сильно заметен. Но он есть в общении с каждым человеком, порой даже самым близким.

Вглядываться в жизнь другого страшно. Этот кричащий факт был явным на встречах с пациентами клиники.

Вглядываться в жизнь даже самого близкого человека не всегда хватает сил. Страшно, что сил не останется и на себя. Мы не знаем, что делать с ним, другим, открывшимся вдруг нам. Вдруг ставшим искренним.

Гораздо легче жить, используя привычные шаблоны: «Уроки сделал?», «Где ты был?», «Учиться надо», «Иди спать», «А не купить ли нам новую мебель», «А давай съездим куда-нибудь в отпуск», «Зайди в магазин, купи хлеба»…

Вечером после работы — интернет, телевизор, у каждого свой к тому же, потом спать, утром бегом на работу или в школу. Беседовать по душам времени и нет… или желания.

Отсутствие подобного страха, т.е. искренняя, настоящая заинтересованность другим человеком и смелость встретиться с ним, его настоящими глубокими переживаниями и чаяниями, встречается крайне редко и от того имеет ценность.

Если следовать Достоевскому, то страх — это последствие лжи.

В таком случае, в чем мы обманываем себя?

В том, что другие могут быть другими?

Что у других людей могут быть мечты, души и такая глубина, о которой мы и не подозревали?

Что другие могут чего-то не хотеть или быть несогласными с нами?

Отказываемся верить в это, когда сталкиваемся с ними?

Или, может, вовсе не считаем их за людей?

Или обманываем себя, декларируя, что любим людей / родственников / друзей, а на самом деле нет любви, нет — отсюда и страх…

Любим только себя, боимся за себя…

 Смоля Светлана — психолог, экзистенциальный консультант, выпускница МИЭК (г. Северодвинск, г. Москва). (Данные об авторе-на момент выхода статьи)

Опубликовано в журнале «Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия», №24, 2014.