Опыт психологического сопровождения лиц, вынуждено покинувших территорию Украины

Полевые заметки лета 2014.

Шум, гам, возня и детские крики… Дети играют в песочнице. Обычные игры обычных детей. Так играют дети в любом городе любой страны мира… Но вдруг по направлению к ним бежит мальчонка с банкой в руке. Он изо всех сил кидает ее в середину песочницы с криком: «Бомба!!!» Некоторые дети мгновенно кидаются врассыпную, часть застывает на месте без движения, остальные начинают плакать и звать маму. Это — не обычная песочница. Это песочница в лагере для беженцев…

Меньше чем в двадцати километрах от лагеря идут боевые действия. В небе летают самолеты и вертолеты, слышны звуки стрельбы и разрывающихся снарядов. Вечером, когда темнеет, видны вспышки на горизонте. Иногда снаряды разрываются совсем близко, отдельные осколки падают рядом с территорией лагеря.

В лагере больше четырехсот человек, и люди постоянно прибывают. Особенно усиливается поток людей после крупных боев. Для большинства из них сложнее всего решиться покинуть свой дом. Многие не могут расстаться с огромным трудом добытым, нажитым и накопленным за долгие годы имуществом, построенными домами, заведенным хозяйством. Люди пытаются забрать как можно больше, за что им приходится платить огромные суммы штрафов. Еще сложнее оставить в опасности близких, родных, друзей, которые по разным причинам не могут или не хотят уезжать.

Меня вызывают в палатку регистрации вновь прибывших. Только что приехавшая женщина с тремя детьми все время плачет, не может прийти в себя, не может говорить. Оказывается, ей пришлось оставить престарелых родителей дома, чтобы спасти хотя бы себя и детей. Она видит, что в лагере есть старики, инвалиды. Она спрашивает, как же их вывезли. Ведь для этого нужны деньги, транспорт, мужская сила, чтоб помочь им перемещаться. У нее ничего этого нет. Она начинает прокручивать в голове варианты, как их можно забрать, но потом добавляет: «Да мои ведь и сами никуда не поедут: они хотят умереть на родной земле»…

Мне запомнилась и другая семья — женщина с матерью, сестрой и детьми. Мальчик лет восьми сразу после приезда начал теребить взрослых, чтобы ему разрешили открыть рюкзак. Оказалось, что в рюкзаке они тайком вывезли кошку, и мальчик очень переживал за нее, как она перенесла дорогу и смогут ли они остаться с ней в лагере. Мы достали кошку, дали ей осмотреться, напоили. Я рассказала мальчику, что в лагере много людей с животными. Он очень обрадовался и даже выразил надежду, что кошка сможет найти себе друзей здесь.

Делая обход по территории лагеря, я обратила внимание на старика, который сидел и гладил собаку. Подойдя поближе, я обратила внимание, что и собака тоже старая. Я заговорила с ним, спросила его про собаку. Он рассказал, что ей уже восемнадцать лет, она верно служила ему всю жизнь, и он не мог ее оставить. Но ему пришлось оставить другую собаку, большую, которую он не смог забрать физически. «Когда мы уезжали, она спряталась у себя в будке и даже не вышла. Она поняла, что мы бросаем ее», — сказал он. Он гладил свою старую собаку и плакал.

В первый день моего нахождения в лагере меня удивил необычный шум и оживление, доносящиеся из палатки для детского досуга. Мне рассказали, что здесь обычно занимаются с детьми, рисуют, играют, особенно когда на улице плохая погода. На этот раз палатку оккупировали подростки. Они узнали, что в лагерь привезли краски и грим, и принялись отчаянно разрисовывать себя. Они рисовали свежие раны, кровь и шрамы на лицах и телах друг друга. Они были настолько увлечены этим занятием, что не реагировали на присутствие и неодобрительные замечания взрослых. Когда я вычислила среди них главного инициатора и спросила, зачем они это делают, он ответил, что многие здесь быстро забывают о войне, но о ней нужно помнить всегда, а шрамы помогают не забывать. Только когда они поставили достаточно кровавых отметин на себе, они смогли спокойно пойти обедать… Все эти ребята были в лагере с родителями, и в целом все они были рады, что находятся здесь — даже несмотря на то, что некоторые из них осуждали родителей за то, что те «сбежали» и «отказались бороться».

Однажды ночью в лагере появилась девочка-подросток, одна, без родителей. Она была похожа на напуганного обозлившегося волчонка. Она ни с кем не разговаривала, отказывалась есть и спать. Когда усталость пересилила и она немного доверилась нам, поняв, что наконец находится в относительно безопасном месте, она задремала. Когда она проснулась, нам удалось выяснить, что она сбежала из дома, так как родители отказывались уезжать. Она не рассказала всего, что произошло с ней за последние дни, но было видно, что ей пришлось столкнуться с жестокостью и насилием. Она смогла выдержать все это и достигнуть своей цели, перейдя границу. Она хотела остаться в России, поскольку дома было небезопасно и она не могла продолжать учиться. Но родители не хотели уезжать. Мне удалось узнать у нее телефон отца. Родители приехали в лагерь на следующий день, чтобы забрать ее домой. Мать держала себя уверено, утверждая, что не собирается уезжать, что она не может бросить свой бизнес. На мой вопрос, чего она ждет, она ответила, что если в их дом попадет снаряд, тогда она, может быть, и задумается, но пока снаряды падают рядом, ее это не волнует. Тогда я спросила, что важнее для нее: жизнь ее дочери или работа, на что получила вполне предсказуемый ответ. Девочка ни в какую не хотела ехать с ними обратно. Через несколько часов переговоров и обсуждения ситуации матери пришлось пообещать дочке, что она уедет с ней, когда завершит дела. На это ей понадобилось три недели…

Предполагаю, что таких людей, отрицавших реальность войны и существование непосредственной угрозы, достаточно. Многие из них не выехали и по сей день. Но их почти не было в лагере — за редким исключением. Была пара молодых ребят, которые не хотели уезжать, но родители настояли на этом. Для них война была скорее приключением, и первые дни они говорили, что в лагере скучно. Но все изменилось после обстрела их родного поселка, после которого они почти сутки не могли связаться со своими родными…

Однажды, в один из моих первых дней в лагере, ко мне прибежал мальчик лет пяти и попросил поговорить с его мамой. У женщины было ранение ноги с переломом. Ее состояние совсем не беспокоило ее, но она очень переживала за своего мужа, который остался воевать. Накануне она говорила с ним по телефону, но он не выходил на связь уже больше суток. Она была очень взволнована, ничего не ела со вчерашнего дня. Она боялась заснуть, чтоб не пропустить звонок от мужа. Мне удалось уговорить ее хотя бы немного поесть, чтоб не лишать себя последних сил. Ночью она снова не спала. На следующий день ко мне снова прибежал ее сын со словами «Мой папа хочет поговорить с вами». После продолжительного боя ему впервые удалось выйти на связь, и больше всего его беспокоило состояние его жены и ребенка. Он попросил помочь его семье. Как раз в это время у нас появилась возможность переселить часть людей в другие пункты на базе бывших социальных учреждений. Это было оптимальным вариантом для этой семьи, потому что они не хотели уезжать далеко от границы, чтоб быть ближе к мужу и отцу. Кроме того, условия стационарного учреждения намного больше подходили для нее. За час до отправки автобусов опять прибежал ее сын, неся что-то в руках. «Это вам от мамы», — быстро сказал он, сунул мне пакет и убежал. Это было Евангелие.

Через несколько дней в лагере родился первый ребенок. Вообще, беременных было много. Обратив на это внимание, я вспомнила, что так ведь обычно бывает во времена войн, и подумала, насколько удивительно устроена жизнь и ее законы: там, где много смертей, непременно много и рождений. Мальчик родился здоровым и в срок — в соседнем от лагеря поселке, в честь которого его и назвали. А ведь наш лагерь стоял в историческом месте, прославившемся в годы Великой Отечественной Войны. Здесь также велись бои много десятков лет назад. Осколки снарядов находили вплоть до последнего времени. И вот снова здесь война… Многие из сотрудников и жителей лагеря размышляли о связи времен и событий, об исторической памяти этих мест. И хоть некоторые считали, что война сейчас совсем другая, большинство сходилось на том, что любая война приносит только смерть и страдания, зло и разрушение. Это вечная страшная память всего народа, от которой нельзя оправиться и излечиться никогда.

В обиходе все называли это место лагерем. Ведь по сути это и был палаточный лагерь — с заведенным режимом дня, едой по расписанию, ограниченным сроком пребывания и необходимостью соблюдения правил нахождения. Многим это напоминало юность — пионерские лагеря и туристические походы с полевой кухней. И это давало силы примириться с необходимостью начинать жизнь заново, сначала. Ведь каждому находящемуся в лагере необходимо было принять сложное решение о своей дальнейшей жизни: остаться ли где-то поблизости в надежде вернуться домой либо уехать в новый далекий незнакомый регион и начать новую жизнь там. По вечерам люди обычно не ложились спать рано. Собирались, обсуждали планы, иногда даже мечтали. И это были очень хорошие и важные моменты. Они были настолько же ценными, насколько и хрупкими. Ведь так часто и легко они нарушались доносившимися звуками выстрелов или информацией о новых боях, полученной от только что прибывших или от родственников и знакомых, оставшихся там. И это мгновенно возвращало всех в реальность и заставляло осознать, что это не пионерлагерь и не турпоход, а пункт временного размещения лиц, вынужденно покинувших территорию Украины. И это определение очень точное. Ведь все эти люди действительно были вынуждены покинуть свою родную землю и дома, отправившись в неизвестность — не за поиском лучшей жизни, а из-за жестокой и беспощадной войны, вторгшейся в их мир и заставившей их бежать, спасая жизни, свои и своих близких.

Антимоник Вероника — ведущий психолог Центра экстренной психологической помощи МЧС России, координатор программ Благотворительного фонда «Безопасный дом», магистр консультирования — выпускник университета Манчестера, Великобритания, слушатель-интерн МИЭК (г. Москва). (Данные об авторе-на момент выхода статьи)

Опубликовано в журнале «Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия», №25, 2014.