О людях безработных и работающих

Ну и странный был у нас отдел, я вам скажу.

В центре Москвы, столицы нашей родины, совершенно бесплатно помогали справиться с безработицей разной тяжести, которая, как иногда оказывалось, была не на рынке труда, а в головах самих безработных. Много лет назад выпустили такой пилотный проект отдела, и более десяти лет он проработал в таком режиме — режиме скорой помощи безработным.

Телефон нашего отдела был на видном месте в любых структурах нашего Департамента труда и занятости.

И стекались к нам люди самые разные, в основном сложные (о таких обычно говорят: «тяжелый случай»). Реки людей с ярлыками — скандалист, жалобщик, слетевший с должности большой начальник, люди с установленными или не опознанными пока психиатрическими диагнозами. Женщина с размножающейся едой и предметами; женщина, говорившая вслух все, что приходит в голову; мужчина, не видевший телефона с кнопками никогда в своей жизни; а также безработные, прибывавшие к нам на автомобиле с личным водителем. В общем, выражаясь языком регламента, это были люди с ну о-о-очень большими барьерами, препятствующими трудоустройству. «Сливали» их нам с большим удовольствием все до единого отделы, дабы устранить их барьеры, а заодно и самих этих неудобных людей.

И вот тут происходили иногда чудесные метаморфозы; чудом было то, что на наш отдел эти жалобщики и скандалисты не жаловались, а даже наоборот: уже трудоустроившись, звонили нам годами, присылали родных и близких — и всегда советовались при смене работы.

Думается мне, что все это происходило потому, что мы преодолевали с ними первый барьер. И был это барьер системы, где главная задача — выявить и устранить неугодных. Барьер был у государственной системы, а не у безработных людей. Наш же отдел умел их слушать, и узнавать их понемногу, и стараться помочь именно такому человеку, именно в такой его ситуации, сопоставляя его, его ситуацию и положение на рынке труда, все настоящие и возможные позиции там.

И работники этого странного отдела были тоже странные. Странность эта была в работе за идею, ибо зарплаты, по московским меркам, были ничтожными. Я давно поняла, что очень много, особенно в государственных структурах, зависит от руководства. Так вот, нашим необычным коллективом психологов, таких разных и таких непохожих, руководила М., женщина талантливая во многих областях неравнодушная к людям и к своему делу. Как руководитель она, конечно, нас совершенствовала, но еще и как талантливый руководитель — не заставляла рыбу летать, а птиц ползать: каждый из нас мог заменить другого, но все же каждый умел что-то делать лучше всех — вот этот участок ему М. и давала. Почти все мы попали к ней после института, и ей в каждом из нас пришлось довоспитывать то, что недовоспитали родители. За что низкий ей поклон.

* * *

Вернемся к нашим посетителям.

Одни очень быстро устраивались и исчезали, другие медленнее; были же еще у нас персонажи (другого слова и не подберешь), которых — в силу их очень особенных особенностей — трудоустроить на длительные сроки не удавалось. Они появлялись у нас раз полгода — или чаще. Так сказать, постоянные обитатели. Выглядело это, например, так: открывалась дверь и перед нами вырастал Макеев, двухметровый господин с бородой, обладающий философским и языковым образованием, буквально помешанный на знаках и числах. «Хозяйка дома?» —вопрошал он. (Под этим словом подразумевалась наша начальница, которой он доверял безгранично и мог ждать ее часами, бродя вокруг здания, только лишь для того, например, чтобы она своей рукой отправила его резюме. Уговаривать его, что это может сделать какой-то другой сотрудник, было бесполезно, как бесполезно было доказывать женщине, у которой размножалась еда и вещи в квартире, что такого не может быть — ее мир был сейчас таков, в нем все размножалось…)

Был у меня, к примеру, переменно постоянный посетитель, некто Костиков, несостоявшийся стихийный экстрасенс, который, к его и моему великому сожалению, действительно что-то видел; я же эти его виды просила мне не воспроизводить, объясняя, что я человек верующий и мне это все не надо знать, но он не унимался, и пока мы с ним искали работу охранника без лицензии, успевал рассказать мне про меня все: от состояния моей правой почки до проблем моей дочки в школе. Уходя, вздыхал: «Вот зачем я это все вижу, Наталия Сергеевна? Зачем мне все это?»

В общем, пациенты психоневрологического диспансера, консультировать которых меня периодически отправляли, активно, по всей видимости, принимающие таблетки, были гораздо прозаичнее наших постоянных посетителей.

* * *

Сами по себе этапы поиска работы довольно-таки терапевтичны.

Например, составление резюме. Оказывается, очень большая часть людей не знакома с собой и со своими возможностями, что-то они забывают, многое обесценивают. И вот мы, как опытные следователи, изучали трудовые книжки, добывая сведения для резюме, иногда — как на допросе с пристрастием, иногда даже — играя в доброго и злого следователя. И в результате оказывалось, что «подследственный» и это может, и то, а он и не знал, или по-другому это называл, или забыл. Смотрел человек изумленно на колонку со своими профессиональными навыками и буквально оживал на глазах. Но бывало и наоборот: хотелось быть кому-то начальником или, к примеру, директором, в общем — «наиглавнейшим церемониймейстером», и раньше был им (устроили по знакомству); проясняешь, а навыков в этой сфере даже минимальных нет, руководитель от слова «руками водить» — и такие встречи с собой бывали тоже. А дальше — переосмысление, постановка новых целей, обдумывание вариантов возможного обучения.

Был еще у нас еще один вид посетителей, так называемый «Компьютерный клуб».

У нас стояло пять компьютеров с бесплатным интернетом для поиска работы. Иногда под видом такого поиска где только люди не зависали: от соцсетей до порно-сайтов! Когда все это обнаружилось нашими доблестными сотрудниками отдела АИС, мы диву дались — и потом зорко следили, кто на какие страницы заходит. В общем, основной целью членов этого клуба была не работа, а видимость ее поиска. Смешно, но многие, особенно молодежь, когда им звонили их знакомые и родные, просили их не отвлекать от поиска работы.

Постоянно на приеме у нас было три-четыре специалиста, и приходящий мог выбирать, к кому пойти. Некоторым было все равно, но некоторые ходили к одним и тем же, даже если приходилось ждать; таким образом, у нас были «свои» клиенты. Интересно, что даже в первый раз люди хотели к кому-то определенному. Моими клиентами по умолчанию почему-то были люди с тяжелыми для других особенностями. Можно выделить еще одну категорию выбиравших меня: это люди, которые открывались мне, и оказывалось, что у них кто-то из близких недавно умер, люди, не успевшие попрощаться, чувствующие иллюзорную или настоящую вину перед умершими. Вереница жизненных трагедий, а иногда даже детективных историй, поведанных мне людьми… Руководствуясь каким-то внутренним чутьем, они шли ко мне, и я, будучи психологом экзистенциального направления, полностью оправдывала их ожидания, говоря с ними о жизни и смерти, пытаясь искать с ними новые смыслы жизни, на которые они могли опереться.

Особая категория — женщины за сорок пять: муж содержал, всю жизнь не работала, привыкла жить хорошо, а теперь муж ушел к молодой, от хорошей жизни остались дети и две норковых шубы, профессии нет, и совершенно нет денег. В этом случае хорошо если какой-никакой опыт работы у нее был. А если нет? Кто она дальше? Продавец? Уборщица? Приемщица в химчистке? Женщине, раньше имевшей высокий — в ее понятии, — приличный статус, тяжело увидеть себя в этих профессиях. И вот опять трагедия и поиск новых смыслов.

Или вот возьмем студентов. Особенно «ужасен» студент престижного вуза свежевыпустившийся. Опыта у такого выпускника нет, в голове — масса теорий. И одна из них такова, что раз им или его родителями (обычно родителями) потрачены на образование несусветные суммы, то и первая зарплата, конечно, у него должна быть не ниже такой-то — и это только на первое время. И начинается путь в длительное прояснение, сколько его специальность стоит на рынке труда и где он сам на этом рынке, и что стаж и опыт для него сейчас важнее, чем деньги. Не сориентируй его вовремя — он зависнет, бесконечно ища свою работу на миллион. Интересно, что само понятие безработный, как выяснялось на различных группах по соцадаптации для безработной молодежи, не вызывает у них каких-то негативных ассоциаций (как, например, в Америке — это грязный дяденька, живущий в коробке или в лачуге). У наших молодых людей безработный — это хорошо; это или рантье, или мажор из хорошей семьи, не ходит на работу как на завод; художник, может быть, или поэт, — во всех смыслах молодец, одним словом. В общем, никакого ужаса безработицы, наоборот — помесь гламура с креативом.

Потеря работы — одна из экзистенциальных «дыр»: человек выбит из седла, он не знает, куда ему и кто он теперь. Это так же, как со смертями, потерями, разводами. Кстати, у нас были такие люди, у которых были эти несчастья — все сразу. Изрешеченные пустотами люди.

И тут очень важно, что у человека осталось, на что еще можно опереться.

Бывало так, что кроме работы и не было ничего — в основном это были мужчины. Работа заменяла им все: и семью, и жену, и детей.

Для других же потеря работы была нужна, чтобы остановиться, оглядеться вокруг, «пощупать» иногда заново познакомиться со своей семьей: дети выросли, у партнеров поменялись взгляды на жизнь, и на это зачастую в семьях не обращают внимания, когда долго и много работают.

На своей работе я убедилась в реальной пользе ранней профориентации и о том зле, которое причиняют своим детям родители, заталкивая их в вузы не по нраву. И как результат: приходит к нам такой человек в режиме полудремы. В своем жизненном полусне он хороший экономист или, например, аудитор, у него нет финансовых проблем, а ему все хуже и хуже. И выясняет, что он подростком мечтал быть фотографом или людям помогать, но его родители отвергли эту профессию как неперспективную, по их мнению. И вот спал такой человек, спал — и вдруг очнулся ото сна: ему за сорок, профессия экономиста ему так опостылела, что он с работы ушел. И вот куда ему? Как быть? Хорошо если хватит сил, желания и смелости пойти в этом возрасте учиться, но иногда переход в какую-то иную сферу для него невозможен, это тотально и навсегда. Очень многое зависит от самого человека. Приведу пример из еще одной тяжелой для России категории — пенсионеров. Бывало, что у одного профильное образование и стаж работы большой, но поиск работы проходит под лозунгом «Пенсионеров никуда не берут, возраст решает все», а у другого тот же возраст и только курсы по этой специальности, но лозунгов таких нет, большое желание работать — и второй, конечно, в итоге трудоустраивается.

Работа с безработными в ЦЗН дала мне бесценный опыт, как в жизни, так и в консультировании, за что я искренне благодарна моей начальнице и работающей тогда со мной и продолжающей работать сейчас бессменной бригаде скорой помощи по поиску работы — ведь работают они, как и прежде, на потоке, и по-прежнему не знают, кто к ним сейчас войдет и какая помощь будет нужна.

Матвеева Наталия — практикующий психолог экзистенциального направления, психолог по профориентации, руководитель московской площадки МИЭК (г. Москва). (Данные об авторе-на момент выхода статьи)

Опубликовано в журнале «Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия», №25, 2014.