Монолог с Кьеркегором

Регине Ольсен посвящается…

Серен Кьеркегор — датский философ, считающийся первым экзистенциальным философом. Основную особенность его творчества можно определить как размыкание философии из сферы абстрактных понятий в контекст человеческой жизни, непосредственных переживаний «единичного индивида». В его произведениях удачно соединены художественный и философский стили изложения. Темами его работ были и библейские тексты, и человеческие переживания. Он не просто раскрывал перед читателем картину библейского сюжета — он останавливался на живых, непосредственно человеческих переживаниях героев. Он заставляет не просто произносить такие слова, как «грех», «жертвоприношение», «выбор» с их моральным оттенком, но понимать их обратную — субъективную сторону, и понимать их укорененность в человеческом бытии.

Кьеркегор в своих работах не претендовал на объективность, тем более на научную обоснованность или историческую достоверность. Предметом его описаний были субъективные переживания, так или иначе известные каждому отдельному индивиду. Он анализировал такие состояния человека, как отчаяние, страх, выбор. Его тексты — тексты призыва отвлечься от бесконечно длящейся и намеренно продлеваемой иллюзии самоудовлетворенной светской эстетической жизни и обратить взоры к реальным субъективным основам этой жизни. А субъективные основания ее лежат в духовности. Его тексты — призыв не страшиться этой жизни, повернувшись лицом к вечным ценностям. Его тексты — это тексты, которые служат началом для внутреннего диалога человека с самим собой.

Бывают дни, когда весь мир переполнен блаженством. Музыка сфер наполняет воздух, простираясь над деревьями и крышами домов солнечными лучами. Атмосфера пронизана неясными дивными ароматами. Темные тучи проносятся прочь, не проливая ни капли дождя. Солнце и ветер царствуют в небе, в кронах деревьев, на крыльях птиц. Покоем и радостью поет сердце. Высочайшая гармония наполняет каждое движение. Эти моменты — прикосновение к вечному.

Такое время длить и длить, тянуть и тянуть. Но всегда знаешь, что еще вот чуть и еще, может быть, немного, и оно закончится. Оно растает, как то белое облако, под дуновением игривого ветра. Просто растает. Оно уйдет, как восхищенная влюбленность. Как торжественный момент выпускного экзамена. Как полная ожиданий и надежд юность. Как радость встречи. Как счастье сотворения. Как жаль! Муки разочарования и отчаянья будут терзать сердце, беспокойство и тревога — гнать прочь от того, что было так мило, так любимо. Они уже пробиваются сквозь трещину сомнения «говоришь — хорошо? Так, так… посмотрим».

Горька свобода человека. Слишком дорогой ценой она ему досталась. Тяжел его удел. И особенно тяжело, что чаще всего он и не чувствует себя свободным. Все время занят, все кому-то должен. Спешит, не успевая за временем. Он быстрее, и время быстрее. И так как будто жизнь и прожил. В ногу со временем.

Тяжел и обременителен груз свободы. Сама свобода в том, что человек может полагать себя сам. Человек прежде всего состоит в отношении к себе. Свобода — основа отношения к себе.

Стал ли человек свободным, вкусивши от плода древа познания? Стал ли он свободнее, чем был? Становится атеист свободнее человека религиозного?

Мировоззрение атеиста ставит его самого — человека — в центр Вселенной. Человек Всемогущий управляет законами природы — расщепляет атом, поворачивает реки вспять, решает судьбы других людей и народов. Он свободен. Он может не слышать голоса совести, отворачиваться от Вызовов жизни. Свое появление на этом свете считать случайным стечением обстоятельств, а смерть — разложением биологической массы (как-то «Жизнь — это существование белковых тел»).

Если он атеистически свободен — он сам себе судья. Кто лучше него знает, как ему жить, что ему выбирать и к чему стремиться? Он гору свернет ради того, чтобы достичь поставленной цели. Человеческий суд — гражданское право — может быть ему преградой. Но ведь человеческий суд можно купить. Общественное мнение — общественная мораль — тоже дело поправимое и временное. Сегодня одно говорят, завтра — другое, послезавтра уже и забыли…. Любой факт можно истолковать множеством способов. Убедить другого в том, что сейчас нужнее или удобнее — не проблема. Главный девиз свободного атеиста — «расслабься и получай удовольствие».

Пределом атеистической свободы становится та ситуация, когда все есть, а удовольствия нет. Даже не удовольствия, а того, что должно быть рядом с удовольствием, «до» удовольствия.

Правда, этого предела можно избежать, не считая себя вообще человеком свободным. Атеист нередко и не помышляет о свободе. Живя в мире объективных закономерностей, где все происходит помимо него, чувствуя себя случайностью, в чем-то или иногда не поддающуюся общим «нормальным» закономерностям, но послушно борющийся с этими отклонениями, этот атеист может быть счастлив уже потому, что у него «все как у людей». А кое-что даже лучше!

Свобода религиозного человека в сущности даже и не напоминает свободу. Выбор его действий становится намного ограниченнее. Он не может лгать. Не присваивает чужое. Не лезет напролом. Он сознательно ограничивает себя в телесных удовольствиях. Он страдает, если необдуманно поступил нечестно или причинил другому человеку неприятность. Где же здесь свобода? Он повязал свою жизнь обязанностью служения Божественному, духовному. Его собственное человеческое духовное начало «отыскало» свой исток и слилось с более могущественным, дающим свет, потоком. И этот — ате­и­сти­че­ский — мир он видит уже совершенно иными глазами. Как он может быть свободен в нем, если он перестал себя им измерять? Но и как он может быть в нем не свободен?

В сравнении этих двух свобод — атеистической и религиозной — вспоминается Фроммовский тезис «свободы от» и «свободы для», только здесь он переворачивается с ног на голову. Можно быть свободным от своих удовольствий, желаний, устремлений, и можно быть свободным для них. И первая — свобода религиозная, вторая — атеистическая.

Но это не только две разные свободы, это — два разных измерения жизни. Помимо свободы, в этих измерениях живут и другие человеческие переживания — любовь, чувство долга, доверие, различные стремления, жизненные цели. В этих двух измерениях они переживаются совершенно по-разному. Эти два измерения различны по отношению ко времени. «Свобода для» открывает себя временному пространству, временным ценностям, «свобода от» — вечным темам.

Каждому человеку открыты оба…. Но о «темах вечных» человек предпочитает поразмышлять, помечтать, а остается жить во временном измерении, считая его для себя более реалистичным. А вечное — есть оно или нет, ведь никто не проверит. Чувство удовольствия, которое человек получает «здесь и сейчас» зримо и ощутимо не только ему самому, но находит подтверждение и у окружающих. Его достижения зафиксированы в дипломах, сертификатах, грамотах. Его человеческие отношения — в уюте, гостеприимстве, умении посплетничать, посодействовать в делах. Его эстетические наслаждения переживаются вместе с наслаждениями других людей. Реальность такой атеистической жизни не может вызывать сомнения. Тогда как такие понятия как «совесть» или «грех» не выглядят реальными. Есть ли смысл, есть ли вообще даже возможность обернуться к «вечным» ценностям из мирской жизни? Не будет ли утрачена тогда мирская жизнь со всеми ее наслаждениями? Страх утраты уютного, обжитого, уже известного, своего маленького мира, со своими радостями (от просмотра бесконечных сериалов, к примеру), горестями (от того, что опять вызывают в школу), беспокойствами, именно страх прежде всего отвращает от возможности переосмыслить жизнь с других позиций, с духовных ее основ.

Но вот наступают моменты, когда страху сказано «нет». Нет, потому что невозможно длить в бесконечных повторениях свою жизненную ситуацию. Невозможно дальше отворачиваться от того, что есть, убеждать себя во вновь и вновь повторяющейся «случайности». Этот круг должен когда-то разорваться! Он должен исчерпать себя! К сожалению, в силу уже сложившейся привычки, мы продолжаем наступать на те же грабли, попросту не видя других путей. И утрата, или измена, или болезнь (своя или близких), в любом случае — трагедия заставляет сказать страху — нет. Преграда страха преодолена. Бесстрашно — он уже может признать себя и источником своих наслаждений, и автором своих неудач. Страх заставлял прятаться за спины других и говорить — это все они виноваты, только из-за них я сделал то-то и то-то, только для них я жил. К ужасу своему обнаруживает, что долгие годы участвовал в спектакле одного актера и одного зрителя…

Эта трагедия приводит к отчаянью. Становится ясным только одно: то, что было самим человеком (мной) — те мысли, желания, ожидания и стремления, гордость за себя и свои достижения, своя слава, — все становится совершенно негодным, всему ему следует умереть, всему ему следует быть отрезанным, сожженным, оставленным. Это невозможно, но в то же время это необходимо.

Отчаянье требует мужества. Отчаянье требует честности перед собой, правдивости, истинности. Отчаянье требует необыкновенной силы воли. Если всех этих качеств не хватает, человек старается прийти к компромиссу. Но ничто не будет мучить его более (если отчаянье было искренним), чем этот компромисс. Он объяснит себе, что обстоятельства не изменишь, что то, что происходит с ним сейчас — депрессия, что следует развеяться, поменять обстановку…. Но если он встретился с настоящим отчаяньем, все это не поможет. Отчаянье неумолимо.

Чем более невыносимым является отчаянье, тем более оно становится той точкой перехода, после которой возврат в прежнее состояние жизни невозможен.

Что же может облегчить эти страдания? Какое решение следует принять человеку? От чего отказаться, и чему теперь следовать?

Оказавшись без малейшей опоры, ибо все, что было в прошлом — все должно быть подвергнуто сожжению, человек останавливается перед необходимостью найти что-то, что может явиться ему ответом, что может направить его.

Человек чувствует себя непривычно маленьким. Все то, что делало его раньше большим и значительным, оказалось бутафорией, картонными декорациями. Все усилия по достижению высот, все преодоления сложных перипетий, узлов отношений с другими людьми, все те качества, которые делали его человеком достойным среди других, превращаются в горстку золы. Все это ничто. Все это тленно. Что же есть? Отчаянье приводит к ужасу столкновения с Ничто. Страх перед Ничто может повергнуть в бегство — прочь от людей, прочь от себя. Понятие ничтойности окрашено такими темными, такими зловещими красками, что делает принятие его невозможным. Все отвращает в Ничто. Ничто безнадежно и безвременно (безвременно и безвечно). Там нет Духа! Бесконечный темный мшистый еловый лес без тропинки, без поляны, без ручейка, без птиц. Покинутый всеми, покинутый сам собой, путник лицом к лицу переживает Ничто. И только так, в «безмолвном отчаянии», в полном беззвучии, в опустошении всех надежд, только тогда видит человек свет, свой свет. Только отказавшись от всего, что было им, став меньше, чем он был ребенком, став кротче и послушней птиц и трав, только тогда он способен узреть реально существующую духовную нить с Отцом Небесным.

Радость обретения внутреннего света безгранична! Это — невыразимое — становится единственной реальной опорой для человека в жизни.

Теперь не он совершает выбор, но выбор совершается в нем. Теперь не он делает действие, а действие делает его. Его поступки диктует только тот луч света, который он обрел в своем отчаянии. Только через него он слышит вызовы жизни, и отвечает на них. Благодаря ему он понимает неслучайность происходящего. Только в этом свете, в этом луче он видит то, что происходит, что говорят ему события и обстоятельства, и язык их ему ясен.

Между ним и другими людьми появляется иное измерение отношений. Строгость и взыскательность духовного измерения направляет его поступки, помогает видеть свет настоящей любви и руководствоваться этим чувством. Оставшись без узорчатых причуд своего Я (без «писаной торбы») он не надеется на оправдание и осуществление заветных желаний, он лишен возможного будущего и иллюзорного прошлого, все есть только настоящее. Есть только настоящее, которое совершается. Совершение настоящего происходит в нем, с ним и через него. Поэтому одновременно это его жизнь, и не только его жизнь, а жизнь сама по себе, с его участием, с его ответом (ответ-ственностью) на вызов, с его свободой услышать этот зов.

…Бывают дни, когда мир переполнен блаженством. Музыка сфер наполняет воздух, простираясь над деревьями и крышами домов солнечными лучами. Атмосфера пронизана неясными дивными ароматами. Темные тучи проносятся прочь, не проливая ни капли дождя. Солнце и ветер царствуют в небе, в кронах деревьев, на крыльях птиц. Покоем и радостью поет сердце. Высочайшая гармония наполняет каждое движение….

Отчего же твое сомневающееся сознание, человек, уводит тебя в сторону, заставляет отказаться от очевидного? От реального? Не принять дар, считая себя недостойным?

Необходимость выбора звучит как призыв. Либо ты наслаждаешься дарами, либо становишься частью свершаемого. Либо удовольствие — либо становление. И выбор этот, постоянно свершающийся в человеке, — это поиск того света, того Божественного духовного источника, благодаря которому Жизнь и Осознанность жизни становятся единством.

Литература

1. Кьеркегор С. Болезнь к смерти // Страх и трепет. М.: Республика, 1993.
2. Кьеркегор С. Или-или. М.: Арктогея, 1993.
3. Кьеркегор С. Полевая лилия и птица небесная. Три благочестивые беседы / Пер. с дат. А.В. Лызлова // Альфа и Омега. 2007. № 1, 2.

Яновская Лариса (Украина) — кандидат психологических наук, доцент, координатор донецкой площадки МИЭК (г. Донецк).(Данные об авторе — на момент выхода статьи)

Опубликовано в журнале «Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия», №13, 2008.