Минута жизни
Небольшого роста женщина; лицо ее выглядит вытянутым, как будто быстро похудевшем, прискорбным. Глаза карие, потухшие, спрятанные за очками с расплывчатыми линзами. Придя утром, к началу дня, на пороге моего рабочего места, она жестким голосом:
— Здравствуйте, мне к Б. Она уже пришла?
— Да. Пришла. Это я.
— Ммм… — прозвучала несколько разочарованно, проскользнув вдоль меня взглядом.
По моим ощущениям, контакт изначально пошел «не туда». Начала я с официального вопроса:
— Вы по направлению?
— Да, вот. Возьмите.
Я прочитала, прекрасно понимая, что ничего нового и особенного я не увижу. Но я так делаю периодически, для того чтобы несколько секунд постоять возле посетителя, дать ему возможность меня обсмотреть и привыкнуть, пока я «сосредоточенно читаю текст, не замечая, как обо мне формируется мнение». Это все происходит в «гостиной» нашего учреждения. Потом говорю:
— Проходите (в кабинет)… В направлении не указано, над кем вы оформляете опекунство.
— Это мой внук.
— Родной? Сколько лет? Заполните данные…
Разговор больше напоминает настройку друг на друга музыкальных инструментов — перед тем как сыграть вместе. Это важно, потому времени на встречу отводится немного, а мне предстоит задать важные и болезненные вопросы: о смерти ее ребенка (родителя внука), об одиночестве, возможно о вине, о перспективах, о ценностях и пр. Но я видела перед собой какое-то потухшее, обезвоженное, почти безжизненное движение и понимала, что эта встреча первая и последняя.
Знаете, ведь мы видим много людей, которые страдают от своих бед. Кто-то от потери (дома, близких, здоровья, денег, власти и т.д.), кто-то от разочарований (в себе, других, профессии и пр.); от недостатка, от пустоты, от ума и пр. И каждый вправе считать свою беду достаточным основанием для страдания, порой безутешного.
И так же считала я, слушая ее рассказ (похожий на многие) о том, как было когда-то хорошо, а потом в жизни стало все плохо. В ее случае началось «плохо» с диагноза «рак» ее дочери. С этим диагнозом семья прожила пять лет. Почему вся семья? Потому что вокруг этой болезни, как планеты вокруг солнца, крутились судьбы ее близких: детей, супруга, родителей заболевшей женщины. Никто не мог изменить свое движение, заданное, казалось, самой жизнью.
Последний год единственная дочь моей посетительницы не имела возможности передвигаться, ее муж не хотел быть с ней и не мог уйти. Приходил в основном на ночлег. Обвинял, оскорблял, бил ее и своих детей. Внучка сидевшей передо мной женщины, взрослая девушка, работала через сутки и ухаживала за своей больной матерью не покладая рук. Если она уходила на подработку, ее сменяла бабушка (моя посетительница). И так, в посменных непрерывных дежурствах, они прожили год. Двенадцатилетний сын заболевшей женщины (внук моей посетительницы) скатился в учебе, надеялся на то, что все пройдет, переживал, страдал. Отец внимания ему не уделял, как и другим. Ребенок пытался справиться со своими переживаниями самостоятельно, потому что тяжело было всем. Отец уходил из семьи на протяжении нескольких месяцев, не помогал, не кормил, не опекал. Когда терпение членов семьи иссякло, жена, дети и бабушка попросили его уйти. Он ушел окончательно. Спустя два месяца его супруга умерла. Еще через месяц его свекровь пришла ко мне. О нем ничего не известно. На похоронах не был.
Слушая, прослеживая эти судьбы, я вижу, как жизнь делает свое дело, а люди пытаются к этому приспособиться, просто выжить. Смотрю на это сквозь туман слышащейся в голосе моей посетительницы безнадежности, боли, обиды и безмерной усталости. Время нашей беседы подходит к концу. У меня остается не больше четырех-пяти минут, чтобы найти хоть немного надежды или цели, чего-то такого, чтобы появились силы идти, даже когда потерял единственного ребенка, когда нет сил и здоровья, когда шестьдесят лет, нет планов на будущее, когда хочется просто не участвовать. А ведь остался несовершеннолетний внук, надо позаботиться о его настоящем и будущем. А сил нет. «Плохо» в прошлом и «трудно» в будущем — так рисуется. Но я все же рискую и спрашиваю:
— Что вам нравилось в жизни до того, как начались все эти трудности?
Ухмылка…
— Что нравилось?.. Кулинария.
— А сейчас?
— Сейчас… — взгляд ее был потухшим, голос уставшим. Но в какой-то момент она вдруг неожиданно встрепенулась, ее спина выпрямилась, она подняла на меня удивленный взгляд и, будто сама не ведая, медленно произносит: — Мне нравится жить.
Пауза.
Мы сидели тихо, пытаясь понять, не послышалось ли нам это. Потом она продолжила:
— Просто жить. Вот иду я, смотрю: небо красивое, цветы пахнут.
— Несмотря на все, жизнь стоит того, чтобы жить? — спрашиваю я.
— Да, — мне показалась, что в ней неожиданно засветилась лампочка, своим светом рассеяв часть того мрака, в котором женщина пребывала последние сорок минут… или несколько лет… — Мне очень жаль только, что у моей дочери больше этого нет.
Пауза.
— Можно, я приведу к вам внука?
Я все больше убеждаюсь, что «оживление» клиента — это заслуга не столько терапевта или врача, сколько самого клиента, его Стремления Жить. И это стремление настолько возможно осуществить, насколько оно сильно в человеке. Задача терапевта, на мой взгляд, — находиться рядом и иметь интерес к происходящему.
Баева Светлана — психолог Центра психолого-педагогического и социального сопровождения, слушатель МИЭК (г. Ростов-на-Дону). (Данные об авторе — на момент выхода статьи)
Опубликовано в журнале «Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия», №21, 2012.
