Лики памяти
Автор: Есельсон С. (Россия)
В последние годы мне неоднократно приходилось вести курс «Основы экзистенциальной терапии». И готовясь к курсу, и на занятиях приходилось задавать себе вопрос и отвечать на него: «Как произошла наша Встреча с Александром Ефимовичем Алексейчиком? И почему она стала не единственной, а пожизненной?»
Ведь попал на семинар в первый раз к нему я в 1988 г., будучи совсем не психологом и не врачом. В это время я руководил службой социального развития Ростовского вертолетного завода, ощущал себя покровителем всего передового, к психологии имел такое же отношение, как Третьяков к Третьяковской галерее...
Александр Ефимович приехал к нам проводить психотерапевтическую группу, первую, по-моему, психотерапевтическую группу на юге страны. Я помог ростовскому отделению советского психологического общества её организовать. И в ней принял участие. Когда я провожал Александра Ефимовича, то он меня спросил, почему я не очень-то раскрывался. На это я удивился: «Так ведь здесь полно моих подчинённых!» Александр Ефимович тогда спросил, хочу ли я приехать к нему, и я ответил: «Хочу». Не очень понимая, чего именно хочу.
Так весной 1989 г. я попал на апрельский семинар в Вильнюсе.
Это был подпольный семинар. К власти в Литве только что пришло движение «Саюдис», и первым делом они взяли курс на разрыв всевозможных связей людей из Литвы и людей из других республик СССР. Семинар проводился в выходные дни в помещении гипнотариума на территории республиканской психоневрологической больницы. Хорошо, что никто ни из тогдашнего литовского начальства, ни из политических деятелей ничего не знал о факте проведения этого семинара...
Александр Ефимович объявил, что это будет семинар нового типа. И начал с того, что зачитал нам отрывок из Н. Бердяева и предложил ответить на вопрос «что такое человек?». И через ответы на этот вопрос пошла работа.
Что запомнилось с того семинара? «Теплое знакомство» с Григорием Зицером и Анатолием Финским. А также встреча с Галиханом Идрисовым и с Римасом Кочунасом. Галихан поразил моё воображение своей раскованностью-свободой и интуицией. А когда после семинара я подошёл к Александру Ефимовичу обсудить свои сложности, выявившиеся на семинаре, то он ответил, что мои сложности такие же, как и у Римаса, что мы очень похожи с ним. Это для меня было полной неожиданностью — может, поэтому и запомнилось.
По каким нюансам он это почувствовал?..
Впрочем, в каком-то интервью я читал, что сам Александр Ефимович объясняет это одним — огромным опытом. Множество человеческих судеб прошло перед глазами... Приходилось разбираться во множествах хитросплетений...
Во всяком случае, в те времена, в 1989, если бы кто-то мне сказал, что мы с Римасом практически параллельно (я позже на три года) организуем институты, занимающиеся подготовкой экзистенциальных терапевтов, и что я буду посвящать себя исключительно этой деятельности — я бы долго смеялся.
Я не был ни врачом (разве что только из многопоколенного врачебного рода), ни психологом, в конце 80-х — 90-е годы катался на американских горках судьбы, впрочем, как и многие наши соотечественники. Но во всех многочисленных переменах моей жизни была одна постоянная — каждый год в апреле я приезжал в Вильнюс, на семинар. Зачем? Возможно, это было единственное место, где можно было общаться на самые сложные и глубокие темы жизни. И вопрос: о чем пойдет речь на семинаре? И то, что это не то, о чем пойдет речь не только на следующий год, но и на следующий день или даже на следующий час, — вообще происходящее в этих семинарах предсказать было невозможно.
Как-то в середине 90-х я почувствовал невероятное переплетение того, что я читал в Новом Завете, и того, что происходило на этих семинарах. И тогда меня осенило: невероятным образом мы на семинарах Алексейчика попадаем в притчу о самих себе; я понял, что притча — концентрат жизни. Всё, что с нами происходило, происходит и ещё может произойти — всё получает свой образ и происходит на этом семинаре. И если это увидеть, услышать, ощутить, пережить, если этому ужаснуться, то можно прямо на семинаре начать поворачивать руль своей жизни.
В начале-середине 90-х на семинар нагрянули НЛПшники. Всё пытались «срисовать» форму работы доктора Алексейчика, чтобы потом можно было повторять. Потом схлынули разочарованными: всё время всё менялось, каждый следующий семинар не был похож на предыдущий. Форма не срисовывалась.
Память живёт островками.
Странные вещи остаются на этих островках.
Вот 91-й год. Кто-то из благодарных пациентов привез для участников семинара огромную кастрюлю красного сухого вина. В стаканы наливали черпаками, как компот.
Вот 93-й год. Ещё не ввели виз. Со мной на семинар приехал замечательный китайский профессор — специалист по русскому языку и русской литературе из Пекинского университета. Идут малые группы, выступающие в роли отборочных для большой терапевтической группы Александра Ефимовича. Мы утром с профессором Ли Цзишэном бежим на центральный телефонный переговорный пункт (мобильников-то не было, а мировой интернет пребывал в младенчестве). Возвращаемся в клинику с некоторым опозданием — уже идут малые группы. Подходим к помещению, где должна проходить группа, в которую мы записывались. Смотрим, стоит толпа народа — опоздавшие. Профессор спрашивает меня — почему стоят? Я объясняю. Он кивнул — мол, понял. И посмотрел на ручные часы. Мы тоже стали и стоим в конце толпы опоздавших. Идёт напряженная разборка. Вдруг Ли Цзишэн говорит мне: «Пошли сядем». Я ему: «Нет, не пойду. Видишь, сколько опоздавших, пришедших раньше нас — стоят?!» Он — мне: «Ты как хочешь, а я пошёл садиться». Протиснулся сквозь толпу, прошёл через комнату и сел на свободное место.
Разборка мгновенно закончилась, все замолкли. И ведущая спрашивает: «Лао Ли (то есть, уважаемый Ли), а почему Вы сели?» Мой китайский друг ответил ей: «Я опоздал. Виноват. Понимаю, что виноват. Но мне никто ничего не говорит. Я тогда сам посчитал, на сколько минут стояния я виноват, отстоял, пошёл и сел». Ведущая: «А почему же другие не садятся?» Профессор: «Откуда я знаю, почему не садятся. Откуда я знаю, почему вы здесь так живёте? Не хотите садиться — вот и стоите».
Он попал в большую группу Александра Ефимовича. И там (по-моему, на второй день группы) встаёт и говорит: «Ну что вы, мои дорогие, так переживаете, так переживаете! Давайте я вам спою песню, чтоб вы не так переживали». По-моему, ему даже начали подпевать.
90-й год. Из Латвии приехала группа людей во главе с женщиной-психологом, показывающей глубочайшее знание христианских текстов и рассказывающей людям, как им жить правильно. И в самом конце, когда идет обсуждение итогов семинара, вдруг выясняется, что всё происходящее в течение всех дней семинара, все человеческие тайны, которыми участники семинара на условиях гарантий конфиденциальности делились с товарищами по семинару, она тайно записывала на диктофон. Происшедшее, особенно то, что её раскрыли, больше всех поразило её саму. И она после семинара осталась в клинике — как пациент...
Вообще с записями на диктофон в 90-е происходили удивительные вещи. Например: прямо передо мной сидит видный мужчина, где-то за 50-55 лет, литовский психиатр, если не ошибаюсь, вынырнувший из дальних глубин алексейчиковского прошлого. Говорит хорошо, красиво. И вдруг открывает портфель, за чем-то полез, и я вижу... — диктофон, работающий диктофон. И я сказал об этом. Больше он никогда не появлялся на семинарах. Алексейчик отнесся к этому стоически — он знал этого человека много десятилетий...
В 94-м Литва вводит визы. Я должен был в мае лететь в Англию на Конгресс, паспорт находился на оформлении британской визы, на оформление только что введенной литовской времени не оставалось. И я решаюсь ехать без визы. Тем паче, мой приятель за месяц до того визу оформлял прямо на пограничной станции Кена.
Вот на этой станции меня и высадили с поезда.
На этой же пограничной станции я и обнаружил новый вид услуг — за некоторую плату меня без всякой визы доставили на машине в Вильнюс прямо к отделению в больницу. Так я четыре дня был нелегалом. Алексейчик был доволен — если решился приехать с таким риском, то мотивация хорошая... Это потом вросло в меня как аксиома — хорошее лечение требует хорошей мотивации больного, хорошая мотивация больного проверяется не словами, а делом — его готовностью рисковать, жертвовать ради лечения чем-либо для себя существенным. На том семинаре я оказался в группе. И во время группы начал делиться с другим участником группы, психологом-телесником, воспоминаниями о том, как я стал верующим и что тут же для меня изменилось. Помнится, Алексейчик меня остановил — смотрите, мол, кому и что рассказываете...
Странные воспоминания.
По-моему, на дворе 92-й год. Разыгрывается какая-то щемящая душу драма. Что происходило, не помню. Помню только, что клиентке помогали врач-психотерапевт отделения Алексейчика Казис Ремейкис и молодая, очень талантливая медсестра Эгле. Ситуация зависла. Чего-то не хватало, какого-то вкуса, какой-то краски. Александр Ефимович не торопит, ждет чего-то невидимого. И вдруг зазвучала мелодия — Галина Миккин села за рояль. И всё сдвинулось с места. Кстати, вскоре у обеих участвовавших в мизансцене женщин: и у пациентки, и у медсестры — сложилась личная жизнь. Вот о чём речь шла — не помню, а рояль, Галю за роялем, то, что музыка поменяла ход событий — помню.
95-й год, по-моему. Обращается ко мне один мой хороший знакомый, психолог. Жена изменила ему и ушла от него к его близкому другу. Он никак не может с этим справиться, просит помочь ему попасть на апрельский семинар. Спрашиваю: он что, верит, что Алексейчик ему с помощью 3-дневного семинара поможет в том, в чём не могут ему помочь гранды московской психотерапии? Говорит, что верит. Идем в литовское посольство оформлять визу. Оставляю на него доверенность, что наши паспорта с визами заберет из посольства он — меня в Москве не будет. В моих планах было поехать на день раньше через Гродно, чтобы купить путевки на летний отдых с семьёй в литовском курорте минеральных вод Друскининкае, через границу около Гродно, там переночевать и приехать на следующее утро в Вильнюс, на семинар. Захожу к своему приятелю за своим паспортом с визой — он весь согбенный, еле передвигается, на палку опирается — первый раз в жизни схватил приступ радикулита. Он должен был выезжать в Вильнюс на следующий день; говорит, что, наверное, не поедет, что, видимо, не судьба, что ужас-ужас-ужас. Я спрашиваю, верит ли он, что Алексейчик может ему помочь за три дня? Говорит, что верит. На этом мы с ним расстались.
Приезжаю я через день в Вильнюс. Приезжаю с некоторым опозданием. Тихонько открываю дверь в зал, где проходит семинар. И вижу сидящего в группе широко улыбающегося моего приятеля.
На перерыве он мне рассказал, что он лежал, лежал, мучился. Потом вспомнил — что слышал — об Алексейчике и апрельском семинаре. Потом позвонил и вызвал такси, кое-как оделся. Багажа никакого не брал вообще. Доковылял с палкой до лифта. Как-то втиснулся в машину. Выскреб себя из машины, доковылял до вагона поезда. Кое-как влез в вагон, сел на своё место с мыслью, что, мол, теперь всё — еду на апрельский семинар к Алексейчику. И всё прошло!
Первый раз проводился семинар на тему «Интенсивная терапевтическая вера». Александр Ефимович выделил одного верующего католика, одного православного и предложил им удалить из группы по одному человеку, но удалить так, чтобы это было сделано в соответствии с верой удаляющего. Верующий католик предложил решить одну богословскую задачу и удалял по результатам своеобразного экзамена. Православный помолился тихо, потом посмотрел на одну женщину, сидящую в кругу, и спросил её, верит ли она, что не своей волей он её удаляет? Она посмотрела на него, сказала, что верит, встала и вышла из группы. Александр Ефимович доволен: «одно действие показывает, как именно верят люди, во сто крат больше, чем сотни рассуждений».
Ключевой для моей последующей профессиональной биографии семинар. Александр Ефимович зачитывает Девять Заповедей Блаженства и предлагает выбрать для себя ту, которая ближе. Как это ближе? По непонятному, неизъяснимому притяжению. Выбрал. А потом в жизни начинает стремительно и зримо происходить то, что выбрал.
Апрельский семинар, самым что ни на есть загадочным образом, был связан со всей нашей жизнью, вписан в нашу жизнь. О чём-то предупреждал, что-то символизировал. Можно и так сказать: Бог с нами часто говорил через этот семинар — надо было только это успевать замечать.
Вот заканчивается семинар, Саша Коробов из Симферополя делится своими впечатлениями. И вдруг, откуда не возьмись, трижды пропел петух за окном. Саша встревожился — о чем поет петух? Что не заметил? На что не обратил внимание? Это был, по-моему, последний его семинар перед гибелью.
Вот семинар идет в страстную седмицу. Пятница. Рядом со мной сидит унылый, ни во что не верящий литовский психиатр средних лет. И вдруг за окном — отчетливый стук молотка, что-то прибивают. Хотя за окном была только поляна и река. Он меня спрашивает: «Слышите? Что это?» Я ему: «Как что! Пятница страстной недели. Гвозди вбивают. Совершается распятие». Он мне: «Всё шутите!» Но немедленно апатия и скука его оставили, и он с головой погрузился в происходящее в группе.
Часто в конце апрельских семинаров возникал вопрос о благодарности. И вот внезапно на семинаре 2012 года Костас (Костя) Алексейчик спрашивает меня — о моей благодарности Александру Ефимовичу. Настали новые времена, когда деньги в большей степени на банковских картах, чем при себе. Я теряюсь в простых вопросах про то, сколько у меня денег с собой. Но принимаю решение: правильная благодарность — это благодарность через Костаса, нужно помочь с Костасом, помочь Костасу начать профессиональную деятельность в качестве ведущего групп. Это я всё решаю внутри себя. Между тем Александр Ефимович смотрит на меня и говорит про то, что как же так, как же я, директор Института, не справляясь с простым, желаю справляться со сложным, что до сложного можно просто не успеть дойти.
Я не понял тогда провидческого значения этих слов. Закончился семинар, начал договариваться с Костасом, начал не спеша его готовить к работе. Он приехал в МИЭК в ноябре 2012 г. ассистентом Александра Ефимовича, с тем чтобы в 2013 г. начать самостоятельно проводить группы на площадках МИЭК. Первая группа должна была состояться летом 2013 г. Но он уже был не в состоянии вести её...
Один раз семинар превратился в выездной. Шел процесс распада Советского Союза. Исчез Госкомитет по науке и технике, который составлял советские делегации на всякие международные мероприятия. А в сентябре 1990 г. должен был состояться Европейский конгресс по групповой психотерапии в Будапеште. И зарубежные коллеги обратились к Александру Ефимовичу лично — с просьбой составить советскую делегацию на Конгресс.
В этой делегации оказалось много людей с апрельского семинара. Александр Ефимович нас обслуживал: договаривался о нашем жилье, о питании, о том, чтобы для нас на ПреКонгрессе сделали бесплатно группы ведущие специалисты Европы, чтобы нам вообще не надо было платить оргвзнос — у наших людей тогда практически не было денег. Для нас проводил двухдневную аналитическую группу знаменитый западногерманский группаналитик Карл Рёттер, а потом психодраму проводила ученица Морено Грета Лейтц. Александр Ефимович работал переводчиком-волонтёром с немецкого и на немецкий.
В той поездке многие люди сблизились на десятилетия. Замечательный опыт, например, был, когда мы вместе ходили продавать на блошином рынке привезенные нами бутылки водки и всевозможную утварь — чтобы у нас появились хоть какие-нибудь деньги.
Александр Ефимович тогда побуждал нас не быть пассивными слушателями и зрителями происходящего, а выступать, высказывать свои мысли, анализировать свой опыт и делиться им. «Нам есть что сказать, вам есть что сказать». Помню, он сообщил мне, что через два часа я выступаю с докладом. И некуда сбежать... Я готовился два часа — и выступил. После доклада ко мне подошёл немецкий историк и немецкие психологи, сказали, что им было очень интересно, и предложили продолжить обсуждение. В результате — я утвердился в том, что нам есть что сказать специалистам с Запада, а не только учиться у них. В тот день начался мой путь в конфликтологию и продумывание проекта создания семейных архивов. На секции сделали тогда ещё два доклада наши люди: Григорий Зицер и Анатолий Финский, — доклады тоже делались в режиме «ошпаренного кота» и получились замечательными.
Как складывалось «мы» семинара?
Ромас Дешукас появился на семинарах незаметно. Робкий, нескладный. Внешне напоминающий образ учителя из гимназии или из реального училища конца XIX века. Потом узнал, что Александр Ефимович бился за него с начальством как А.В. Суворов с османами за Измаил. Ромас был замечательным терапевтом, а вовсе не психиатром и тем более не психологом. И Александр Ефимович повторял и повторял: отделению во сто крат полезнее один толковый терапевт, чем сотни психиатров. Я помню: как-то в обеденном перерыве, после очень тяжелой для меня группы Ромас подошёл ко мне и предложил пройтись вместе. Мы ходили с ним по Вильнюсу; по-моему, молча. Но вместе. И мне стало легче.
Где-то в середине нулевых годов на семинаре, по-моему, в последний раз, появился Римас Кочунас. Появился вместе с женой, Юлей. На него отчаянно «нападали» бывшие ученики — бывшие клиенты. Вместо всего этого семинара в памяти один образ, как фотография на память. Около входа в больницу стоят Римас и Юля, прижавшись друг к другу, под зонтом, Римас страшно усталый; чего-то ждут — может быть, такси.
В семинарах медсестры получили необычный для наших краев статус — они стали равноправными участниками; более того, они стали замечательными психотерапевтами. И, судя по всему, наши апрельские приезды превратились для них в праздник.
Много лет во время семинаров меня поселяли в кабинете Казиса Ремейкиса, а Галину Миккин — в кабинете Александра Ефимовича. И каждый год одним из вечеров Галина ко мне стучалась: «Пошли, сестры собрались, ждут». И происходила традиционная праздничная встреча... Только справлялся не Новый год и не день рождения, а Встреча...
Память не удержала содержания разговоров, но удержала сам факт радости Встречи. Мы радовались друг другу.
Удивительное место в памяти занимает Казис Ремейкис. На протяжении десятилетий я был свидетелем то его взлетов к вершинам власти (не в отделении и даже не в больнице, а в городе и в стране), то падений. И всё это время он оставался врачом в отделении. Было время, когда он руководил первым на территории бывшего СССР городским психологическим центром, было время, когда он был экспертом двух комитетов ООН. Помнится, в 2004-м партия, руководители которой были его клиентами, пришла к власти в Литве. И ему предлагали стать министром. Казис мучился, метался — и принял решение отказаться. А потом переживал, когда на отделение начались гонения, которых вполне могло и не быть, если бы он согласился на высокую административную должность. Решал на семинаре задним числом — прав ли был? Как жизнь непроста: казалось, сумел избежать искушения властью! А ему говорят — ты сошёл с креста, надо было идти в начальство... Помню, как на семинаре 1992 г. у нас с ним возникла перекличка на тему — нужно всякий раз проверять, Бог это тебе подал или чёрт тебя попутал. И эта тема удивительным образом длилась и длилась и додлилась до 2005 г.
Казис первым из вильнюсцев — участников семинара предложил приезжим: зачем вам гостиница, ночуйте у меня дома.
В 2002–2005 гг. Григория Зицера посетило предощущение грядущей катастрофы. Он начал подвигать участников семинара на поиск — как спасти отделение, его коллектив, Александра Ефимовича, семинар. Удивительным тогда казалось, что участники семинара — сотрудники клиники переживали о будущем, о своём будущем, гораздо меньше нашего. Значительно позже, когда в 2007 г. гонения на Александра Ефимовича всё-таки обрушились, то обнаружилось, что они просто верили в непотопляемость своего капитана и своего корабля значительно больше нас, приезжих участников семинара.
Робертас Петронис вошёл в семинар через молчание и через слабость. Появился человек, который каждый год проводил перед большой группой Александра Ефимовича группу молчания, группу тишины. Он сильно отличался от мужского населения семинара тем, что позволял себе плакать, не стеснялся плакать, не боялся проявлять себя слабым. Было время, когда в семинарах Александр Ефимович очень много внимания уделял времени, а потом, как-то незаметно, хранителем времени стал Робертас. И тема групп у него поменялась — с тишины на время, на то, что мы делаем со временем, отпущенным нам.
Со временем Робертас стал организационной опорой семинара — взял на себя заботу о приезжающих на семинар коллегах из разных стран, взял на себя головную боль решения всевозможных вопросов с бюрократией по поводу оформления этим людям вызовов, приглашений, визовой поддержки. Узнавал, где и как им дешевле селиться.
В 2016-м Робертас после окончания семинара зазвал его участников в гости к себе в психологический центр, расположенный рядом с клиникой Александра Ефимовича. И там сказал, что для него апрельский семинар — это удивительный дух, которого нигде больше он не может почувствовать, хотя много где бывает. И на вопрос: «С кем ты?» — ответил: «Конечно, с вами, с семинаром, с Александром Ефимовичем».
На семинаре появлялись и наши нелицеприятные критики. 2005 год. На семинаре один бизнесмен в сфере медицины из России. Удивляется. «Одеты все прилично, ездите на очень дорогих машинах, я разговаривал с людьми — отдыхаете на дорогих курортах, говорите, что Алексейчику благодарны — почему же в зале, где проходит семинар, так холодно? Что, не могли из своего собственного кошелька вытащить деньги и купить приличные обогреватели? Священникам прихожане дарят машины — а почему Алексейчик ездит на том, что машиной называлось лет 30 назад? Не верится, что не могли бы за свой счёт или хотя бы частично за свой свозить его на какой-нибудь Конгресс. А просто из благодарности купить ему путевку на Канары?! Не верю я вам. Это у вас здесь шоу такое, всё не всерьёз!»
Меня лично эта критика задела, засела в памяти. И когда в 2015 г. Александр Ефимович ехал с нами на I Всемирный конгресс по экзистенциальной терапии в Лондон, то, можно так сказать, «пепел» этой критики висел в моей ладанке.
Я не заметил, когда в семинаре появились деньги и стали иметь огромное символическое значение. Но отчетливо помню «гусарскую» встречу с деньгами. Идет 2007 год. Римас Будрис предложил одной из участниц семинара выбрать среди мужчин в группе того, кого она любит больше всего, и отдать ему свои деньги. Не все, а сколько не жалко. Она смотрит в кошельке, вытаскивает оттуда литы — сколько не жалко — и идёт к одному из участников группы. Протягивает ему деньги. Он рвёт крупную купюру пополам и отдаёт ей половину.
В какой-то момент мне начало казаться, что Александр Ефимович — сошедший в наш мир апостол и что всё и все, кто рядом с ним, должны преображаться. И тут слышу отрезвляющий разговор в кулуарах семинара, рядом со мной. Один из «наших», из многолетних участников семинара, говорит новичку, психологу-телеснику: «Сказала, что твоя клиентка. Хорошо ты поработал над её телом, вчера я попробовал. Мо-ло-дец».
И я начал понимать, что не надо ждать резких преображений, что каждое резкое преображение — Чудо. Что обычно процесс преображения может идти невероятно медленно, постепенно. И тут же встретился с фразой митрополита Антония Сурожского про то, что к Царствию Божию идут не от победы к победе, а о поражения к поражению. И доходят те, кто после очередного поражения встают и снова пытаются продолжить Путь. И начал слышать звучащие буквально на каждом семинаре слова Александра Ефимовича о по-степен-но-сти.
Как-то в 1997-м после семинара в поезде пришёл ко мне Галихан. Выпили, закусили. Слово за слово, и вдруг он говорит, что терпеть не может нас — чистеньких, начитанных, которые приходят на всё готовенькое, у которых всё не от жизненного опыта, не от сохи, а от умствования. И на меня впервые в жизни дыхнул 1917-18 гг., дыхнула социальная ненависть.
Потом мы не виделись 15 лет. Сначала он не приезжал на семинары, потом 4 года подряд я не приезжал. И снова встретились мы на семинаре в 2012 году. И я на «красный террор» решил ответить «белым террором». Прямо на семинаре, благо оба мы оказались в кругу, в группе. Нас пытался мирить Казис Ремейкис — стал на колени между нами — он с нами обоими был рядом десятки лет. Бесполезно. И тут Александр Ефимович говорит: «Семен, я Вас люблю, но его люблю больше». И мгновенно в памяти всплыл Ветхий Завет, вся история Авеля и Каина. И я остановился.
Более того, начал ощущать Галихана братом. Тут же, удивительным образом, в Алматы добился успеха один из наших бывших слушателей, встал на ноги и начал приглашать меня проводить группы. Я оказался в гостях у Галихана. Поговорили по душам. Тут и выяснилось, что и я не из белых воротничков, на всё готовенькое, и он не от сохи, что вообще в наших биографиях есть много общего. Я пригласил его проводить занятия в МИЭК, он побывал у меня дома. В Алматы открылась площадка МИЭК, он начал там преподавать. А начало — всего одна фраза из писания в устах Александра Ефимовича.
Меня как-то спросили, почему я не могу Александра Ефимовича назвать Сашей? Вроде возраст позволяет. И давность отношений тоже. А я помню, как он говорил про то, что у него был отец, и что он не только был, но и есть — в отчестве. И что это здорово, что у нас сохраняются отчества. Он говорил это давным-давно, но освоил это я когда-то, после смерти отца — для меня стало значимым называться Семёном Борисовичем.
В апрельских семинарах мне столь часто приходилось видеть, как замечательно — искренне, откровенно, глубоко работали по преодолению сложностей, тупиков, заторов своей жизни простые люди — медсестры, мелкие предприниматели, студенты, прапорщики и как «обрушались» профессора и генералы от всевозможных профессий. И там созрело убеждение: «не боги горшки обжигают» — помогшее мне совершить когда-то, уже во вполне зрелом возрасте, прыжок в новую для меня профессию — экзистенциальную терапию.
